Мне больно. Известный советский космонавт сказал, что космос – это факт далекого прошлого. Эпоха романтики прошла, эпоха зрелости не наступила. Мы летаем на орбиту на высоту в 180 км и уже много-много лет рассуждаем о возвращении на Луну и высадке на Марс. Космические программы прошлого заканчиваются и сворачиваются. Комплексы отслуживают свой ресурс и списываются в утиль. Одна только МКС кружит и кружит над Землей, словно обозначая наше присутствие там, как таможенный пост на далекой безлюдной границе, до которой мало кому есть дело.
Мне повезло. Осенью 1985 года я дослуживал полгода в Мышанской учебной дивизии Ракетных войск стратегического назначения в Белоруссии и готовился к отправке в боевую часть. Из нашего огромного призыва в 3000 человек в учебке оставалось только 27. Мы примеряли сержантские погоны и слонялись по учебному комплексу в ожидании «покупателей» – офицеров, которые увезут нас к месту дальнейшей службы. Завидовали тем, кто оставался в учебке на командирских должностях: их будущее было определено, наше — совсем туманно. Через 5 месяцев учебку накроет Чернобыльское облако, и оставшиеся там наши сослуживцы будут заниматься не столько обучением следующей смены солдат, сколько дезактивацией местности.
Офицер, отобравший 4-ых из оставшихся 27-и. Длинная дорога с пересадкой в Москве – буквально несколько часов, 3 станции по кольцу от Белорусской до Комсомольской, из воспоминаний – только кассовый зал Казанского вокзала с кучей народа в очередях. Поезд Москва-Ташкент, где все пассажиры набитого под завязку плацкартного вагона, кроме нас – дембеля-стройбатовцы, едущие домой на юг. И сопровождающий нас капитан, на все вопросы о том, куда же мы едем, отвечающий – там увидите. Ничего – улыбался нам через столик симпатичный дембель-узбек – все отслужили и вы отслужите. И только в тамбуре вагона через двое суток пути поздно вечером перед высадкой на станции Тюра-Там – слова капитана: «Вы приехали на Байконур, будете принимать участие в подготовке к запуску нашего советского Шаттла». Советского «Шаттла»???
Байконур – не первый советский ракетный полигон. Еще раньше был построен Капустин Яр в долине Волги. Но, начав строительство в казахстанской полупустыне Кызыл-Кум в 1955 году, мы уже в 1957 году запустили первый спутник, в 1959 – послали станцию на Луну, и в 1961 в космосе был первый космонавт планеты, Юрий Гагарин.
На всех картах СССР Байконур был показан километров на 200 севернее своего настоящего положения. Чертова секретность! – сразу понятно, что никто не станет ставить город в пустыне не на реке (как смеялись над ней Ильф и Петров еще в 30-е: Мы сидели в кафе в Ялте на берегу Н-ского моря). Потом, Байконур, все же, название космодрома. Станция на ветке Москва-Ташкент называется ТюраТам, а сам город – Ленинск, или площадка 10. По огромной территории космодрома раскидано еще не менее полусотни площадок, но по номеру максимальная – 254-я, взлетно-посадочная полоса тяжелых самолетов и, собственно, «Бурана». Сам Ленинск в те времена – большущий город со стотысячным населением, пляжами вдоль реки Сырдарьи, магазинами, клубами, филиалом Московского Авиационного института и обязательной ракетой «ВОСТОК» на постаменте, поставленной не как на ВДНХ – вертикально, а под наклоном.
Каждое утро офицерский народ выдвигается на мотовозы – так называют небольшие эшелончики по 3-5-7 вагонов, которые развозят их по площадкам. Проводниками в вагонах – тоже солдаты-срочники, железнодорожные войска. Но это – малая часть байконуровской армии, основа – это, конечно, стройбат, космические войска и комендатура. Официально, космических войск, как таковых, в СССР не было. По петлицам личный состав был ракетчиками, потом, с 1987 года, летчиками, а название — то ГУКОС (Главное управление космических средств Министерства Обороны), то УНКС (Управление начальника космических средств). В бытность космических войск в составе РВСН даже фамилии их начальников совпадали – Максимов, только главком ракетных войск был генералом армии, а космических – генерал-полковником (неужели та же секретность? Или все же совпадение). На самом деле, на Байконур посылали служить выпускников очень многих военных училищ, даже офицеров-подводников (видимо, были похожие системы и на подводных лодках), и какое-то время они ходили по Байконуру в морской форме и клешами загребали песок. Этакие корабли пустыни.
Байконур был не только космическим полигоном. На нем находилось много шахт со стратегическими ракетами – многие из них были взорваны в 70-е, после подписания советско-американского договора ОСВ-1, причем именно взорваны — так, чтобы со спутников было видно. Но основное, конечно, космос. Площадки, площадки, площадки. Стартовые комплексы, сборочные комплексы, комплексы монтажно-испытательные (МИКи), огромные сооружения для заправки, вибростенд… Аэродромы и железнодорожные пути для привоза огромного количества аппаратуры (один только стартовый комплекс «Энергия-Буран» – 5 этажей подземных сооружений вниз, в основание стартового стола).
Каждая площадка – вырванный у пустыни кусок жизни. Одинаковые многоэтажки – гостиницы для командировочных и типичные для всего СССР казармы и прочие сооружения воинских частей – штаб, клуб, столовая. Немного зелени на насыпанном поверх песка и глины черноземе, как и все здесь — привозном. На почвах Кызылкума росли только верблюжьи колючки и знаменитые Байконурские тюльпаны, с мясистыми листьями, похожими на кактус без иголок – но их век был очень короток, не больше 2 недель. Резко континентальный климат – переход из зимы в лето и обратно занимал дней десять от силы, и максимум два дождя выпадало за все лето.
Как и многое в СССР, информация о космической программе была закрыта и засекречена. Показываемый при очередном космическом старте телерепортаж – всегда один и тот же. Вот отходят фермы обслуживания, через несколько секунд отстреливается заправочно-дренажная мачта, космический корабль слегка приподнимается над стартовым столом, так, что из-под него уходят, повернувшись на осях, опоры с противовесами, и затем — рывок в космос. Наблюдая эту картину практически каждые 2 недели с крыши казармы, мы уже знали, что все немного не так. Фермы обслуживания отходят за полчаса и ложатся почти горизонтально. Верхушка ракеты, в зависимости от того, летит ли экипаж с людьми или обычный спутник, имеет разную окраску. На корабле с космонавтами к шпилю, венчающему ракету, приделан венчик из пороховых шашек, или САС – система аварийного спасения, аналог самолетной катапульты. Именно она спасла в 1983 году экипаж СОЮЗ Т-10 с Владимиром Титовым и Геннадием Стрекаловым на борту, подняв капсулу с космонавтами на высоту 1 километр прочь от взорвавшейся на старте ракеты.
Космическая программа работает, как часы. Об очередном старте газеты сообщают на последней полосе в заметке размером со спичечный коробок. Практически ни одной аварии за многие годы – все рассказы об этом только в воспоминаниях офицеров во время патрулей в Ленинске. О взрыве на старте в 1960 году, унесшем жизни 70 человек, в том числе первого главкома РВСН Митрофана Неделина. О взорвавшемся сразу после старта предшественника «Лунохода-2», обломки которого засыпали глядящих за стартом ротозеев — после многих успешных стартов люди совершенно потеряли осторожность и наблюдали все в непосредственной близости. Об отдельном уголке кладбища, где похоронены все погибшие при старте лунной ракеты Н1. Но рассказы, конечно, не только об этом. О запуске подряд четырех исследовательских станций на Марс – 90 дней непрерывной работы на площадке 95; существует даже почтовая марка с изображением красной планеты и станций «Марс-4»… «Марс-7» на ее фоне. О будущем космической программы, когда от момента принятия решения о старте до ухода ракеты в космос будет уходить всего 90 минут (у других тогдашних ракет время предстартовой подготовки измеряется сутками – от 2 у «Союза» до 28 у «Энергии»). О будущих космических станциях – как раз в то время закончилась программа станций «Салют» и была запущена станция нового поколения «Мир».
Стартовых площадок много. Та, что рядом с нами – знаменитая двойка, Гагаринский старт. Но есть еще 32, откуда уходят в космос такие же ракеты Союз. Есть тяжелая ракета-носитель «Протон», для которой на площадках 95 и 200 построено два стартовых комплекса – сдвоенный и счетверенный. Есть шахты, из которых на боевых ракетах можно запускать в космос нетяжелые спутники. И есть большое количество сооружений под наш будущий «Шаттл» – «Буран». Огромный старт-стенд, 250й, и заканчивающий строиться сдвоенный стартовый комплекс, объект 858/ 110, который мы будем обслуживать все полтора года службы, МИК с воротами высотой в этажей 20 и огромный циклопический установщик для доставки корабля на стартовый комплекс, ведомый двумя спаренными тепловозами по двум параллельным путям на расстоянии метров 15 друг от друга.
Стартовый комплекс для «Энергии-Бурана» – не новый. 20 лет назад он был создан для огромной (около 100 метров высотой!) ракеты Н1, нашей несостоявшейся программы высадки человека на Луну. Ракета Н1 строилась по королёвскому принципу – связка 30 двигателей средней мощности для набора нужной тяги. Ракета оказалась неудачной, а может, как говорят сотрудники КБ, ее просто не дали довести. Так или иначе, 4 взрыва во время испытаний сразу после старта были приговором. Проект был свернут, да и на Луну мы не успели раньше американцев – это был уже 1974 год. Штаты реабилитировались за отставание в освоении космоса, мы же практически одновременно с США начали разработку космических кораблей следующего поколения, многоразовых.
Выпускавшиеся каждый год офицеры военных училищ прибывали на Байконур просто пачками. В штатном расписании космических войск офицеров было больше, чем солдат. Восемь инженеров отделения (при шести солдатах) претендовали на одно место начальника отделения, капитанскую должность. Я редко в жизни встречал столь увлеченных и преданных делу людей. Только что прибывшие лейтенанты с восторгом смотрели на торчащие из-за горизонта усы молниеотводов и спрашивали – это там, там стартовый комплекс? Многие проходили курсантскую практику на космодроме, однако чаще всего это был небольшой северный полигон в Плесецке (основной поставщик офицеров для космических войск – Ленинградский ВИКИ им. Можайского, но приходили также «смежники» из училищ ракетных войск в Харькове, Серпухове, а иногда и офицеры-подводники).
Полноценный старт-стенд, площадка 250, создавался для обкатки нового водородного двигателя супертяжелой ракеты-носителя «Энергия». Выводить большую массу на орбиту на традиционном химическом топливе (кислород+керосин), как показал опыт того же Н1 – тупиковый путь, нужно было делать современный водородный движок. То, что сделал отец немецкой «ФАУ-2» Вернер фон Браун для американского лунного «Сатурн-5», 2 из 3 ступеней которого работали на водородном топливе. Задача больше, чем нетривиальная. Жидкий водород тяжело хранить (нужен криогенный центр) и еще тяжелее транспортировать – в смеси с кислородом он дает гремучую смесь, взрывающуюся от малейшей искры. Сто тонн жидкого водорода и восемьсот с лишним тонн кислорода — стартовая заправка «Энергии». Находящиеся в жидком состоянии газы омывают остов корабля, улучшая его прочностные свойства. Для заливки водорода из бака сначала вытесняют воздух инертными газами – азотом и гелием. Взрыв такого количества топлива – это по мощности Хиросима, разве что без загрязнения окружающей среды; водород — в высшей степени экологичное топливо.
Скорость строительства просто поражала. По космодрому ходили тысячи гражданских специалистов из головных предприятий в Казани, Ленинграде, Куйбышеве, Москве, которые методично сдавали военным все стартовые системы, передавали бесконечные тома с документацией, наполненные огромными чертежами, схемами подключений, назначением пультов управления. Иногда попадались для примера чертежи других стартовых комплексов, которые я рассматривал как карты неизвестных островов из приключенческих романов. В степи валялось огромное количество всяких частей и механизмов от прошлого лунного старта – старые приборы, защищенные фонари освещения. Купол защиты от лунника Н1 стоял в соседнем стройбате в качестве ракушки эстрады. Попадавшиеся на некоторых обломках названия серий приборов веселили – оказывается, вся техника на старом лунном и новом Бурановском старте имела сквозную нумерацию (разработки отделяло более 10 лет)! Плановое хозяйство и одни и те же академические институты, работающие на космическую программу.
1986 – год полноценных автономных испытаний будущей системы. На старт поставили точный макет корабля с настоящими двигателями, но некосмической обшивкой. Проходили полный цикл – закачка топливом, продувка двигателей, слив. В памяти до сих пор — горящий язык пламени из прорванной трубы заправки на экране системы технологического телевидения; автоматика быстро отсекла проблемный участок. В ночь продувки движков весь полигон сидел без света, все забрал на себя старт. Казарма освещалась керосиновой лампой, зато в степи стоял гигантский сноп света: стартовый комплекс с кораблем на нем был освещен всеми шестью вышками со 140 пятикиловаттными светильниками на каждой.
Обилие высокопоставленных чинов со временем перестало быть чем-то из ряда вон выходящим. В одном из 6 залов подземного сооружения, которое мы обслуживали, столкнулся с генерал-полковником Германом Титовым, космонавтом номер 2 и дублером Гагарина в его первом полете в космос. Не хватило наглости попросить автограф – обычно космонавты расписывались прямо в военном билете. Приезжали проверяющие из Москвы, и при словах «Мы люди самого Бармина!» по стойке смирно становились генералы – Бармин, генеральный конструктор стартовых комплексов, был одним из «Совета Главных конструкторов» Королева. В конце концов, приехал сам Горбачев, и для него на гагаринский старт поставили ракету, после убранную. Было это на майские, перед самым первым стартом «Энергии». Зная дурное рвение своих подчиненных, Михал Сергеевич велел не пускать ракету к очередной годовщине, а еще раз все хорошенько проверить после его отъезда. В результате все прошло без сучка и задоринки.
Космическая птичка – «Буран» – видимо, не был готов одновременно с «Энергией», и первый старт нового носителя решили провести без корабля. В этом, кстати, было очень важное принципиальное отличие советской многоразовой программы от американской. При старте «Шаттла» двигатель космического самолета работает, помогая основному баку и двум боковым ускорителям набирать первую космическую скорость. «Энергия» вообще не нуждается в двигателе «Бурана» – тяги основного бака и 4х боковых ускорителей вполне хватает. В результате грузоподъемность больше в разы – от 30 с небольшим тонн у «Шаттла» до 108 в пределе у «Энергии». Причиной взрыва «Шаттла» был боковой твердотопливный ускоритель. «Боковушка» от Энергии оказалась чрезвычайно успешной традиционной жидкотопливной ракетой и под именем «Зенит» летает по сей день как носитель среднего класса.
Первый старт был намечен с космическим блоком «Полюс-К» в качестве нагрузки. Для старта было решено использовать стендовый комплекс – площадку 250, как более готовую (на 110й заканчивался монтаж правого старта, а фермы и системы, предназначенные для посадки экипажа и отсутствующие на 250й, были в этот раз не нужны). Вывоз «Энергии» с «Полюсом» на старт состоялся в ночь с зимы на весну – 28 февраля 1987, и сопровождался совершенно диким снегопадом. Впрочем, что такое непогода рядом с кораблем со стартовой массой 2000 тонн. При полностью штатном поведении всех систем корабль должен был уйти в космос через 28 дней. Однако тесты, задержки, довели время пуска до мая. Еще бОльшие задержки потребовали бы убрать корабль снова в МИК и разбираться с проблемами уже там. В результате старт был намечен на 15 мая.
В этот день эвакуировали всех. Все сооружения в радиусе поражения закрыли на замок — весь личный состав выдвинулся пешком на удаленную площадку, прочь за 10-километровую зону вокруг старта, опыт испытаний Н1 был учтен. Между площадкой, где мы провели в безделии все 15 мая, и стартовым комплексом, видимо, была какая-то низина, и стартовый комплекс с кораблем на нем был виден, как на ладони. Целый день ничего не происходило.
В шесть вечера под громадой корабля произошла вспышка огня. «Энергия» начала плавно подниматься вверх, сопровождаемая нереальной красоты пламенем пылающего водорода абсолютно белого цвета. Красавец-корабль ушел в небо почти бесшумно, оставив небольшой шлейф тумана.
На следующий день на Байконур пролилась вся летняя норма дождя.
В один из этих дней ЦТ СССР впервые показало старт корабля и открыло тот факт, что у нас есть еще стартовые площадки, кроме гагаринской. Камера так и была расположена, чтобы в фокусе знаменитой «двойки» на горизонте были видны огромные сооружения стартов «Энергия-Буран».
Через неделю я демобилизовался. Сослуживцы везли домой сувениры — покореженные куски металлических конструкций стартового комплекса, опаленные улетевшей ракетой.
Еще через полтора года — день в день после первого пуска – «Энергия» с «Бураном» стартовала в беспилотном режиме. Корабль дважды облетел Землю и сел на аэродром «Юбилейный» всего в 5 километрах от старта. Запасные посадочные полосы на Камчатке и в Крыму под Симферополем также могли принять космический челнок. Но больше полетов не было.
В мае 2002 года на Байконуре обвалилась крыша брошенного сборочного комплекса на площадке 112, похоронив под собой последнюю действующую модель корабля «Буран», гордости и вершины советской космической программы.
Мне больно.
Мне повезло. Осенью 1985 года я дослуживал полгода в Мышанской учебной дивизии Ракетных войск стратегического назначения в Белоруссии и готовился к отправке в боевую часть. Из нашего огромного призыва в 3000 человек в учебке оставалось только 27. Мы примеряли сержантские погоны и слонялись по учебному комплексу в ожидании «покупателей» – офицеров, которые увезут нас к месту дальнейшей службы. Завидовали тем, кто оставался в учебке на командирских должностях: их будущее было определено, наше — совсем туманно. Через 5 месяцев учебку накроет Чернобыльское облако, и оставшиеся там наши сослуживцы будут заниматься не столько обучением следующей смены солдат, сколько дезактивацией местности.
Офицер, отобравший 4-ых из оставшихся 27-и. Длинная дорога с пересадкой в Москве – буквально несколько часов, 3 станции по кольцу от Белорусской до Комсомольской, из воспоминаний – только кассовый зал Казанского вокзала с кучей народа в очередях. Поезд Москва-Ташкент, где все пассажиры набитого под завязку плацкартного вагона, кроме нас – дембеля-стройбатовцы, едущие домой на юг. И сопровождающий нас капитан, на все вопросы о том, куда же мы едем, отвечающий – там увидите. Ничего – улыбался нам через столик симпатичный дембель-узбек – все отслужили и вы отслужите. И только в тамбуре вагона через двое суток пути поздно вечером перед высадкой на станции Тюра-Там – слова капитана: «Вы приехали на Байконур, будете принимать участие в подготовке к запуску нашего советского Шаттла». Советского «Шаттла»???
Байконур – не первый советский ракетный полигон. Еще раньше был построен Капустин Яр в долине Волги. Но, начав строительство в казахстанской полупустыне Кызыл-Кум в 1955 году, мы уже в 1957 году запустили первый спутник, в 1959 – послали станцию на Луну, и в 1961 в космосе был первый космонавт планеты, Юрий Гагарин.
На всех картах СССР Байконур был показан километров на 200 севернее своего настоящего положения. Чертова секретность! – сразу понятно, что никто не станет ставить город в пустыне не на реке (как смеялись над ней Ильф и Петров еще в 30-е: Мы сидели в кафе в Ялте на берегу Н-ского моря). Потом, Байконур, все же, название космодрома. Станция на ветке Москва-Ташкент называется ТюраТам, а сам город – Ленинск, или площадка 10. По огромной территории космодрома раскидано еще не менее полусотни площадок, но по номеру максимальная – 254-я, взлетно-посадочная полоса тяжелых самолетов и, собственно, «Бурана». Сам Ленинск в те времена – большущий город со стотысячным населением, пляжами вдоль реки Сырдарьи, магазинами, клубами, филиалом Московского Авиационного института и обязательной ракетой «ВОСТОК» на постаменте, поставленной не как на ВДНХ – вертикально, а под наклоном.
Каждое утро офицерский народ выдвигается на мотовозы – так называют небольшие эшелончики по 3-5-7 вагонов, которые развозят их по площадкам. Проводниками в вагонах – тоже солдаты-срочники, железнодорожные войска. Но это – малая часть байконуровской армии, основа – это, конечно, стройбат, космические войска и комендатура. Официально, космических войск, как таковых, в СССР не было. По петлицам личный состав был ракетчиками, потом, с 1987 года, летчиками, а название — то ГУКОС (Главное управление космических средств Министерства Обороны), то УНКС (Управление начальника космических средств). В бытность космических войск в составе РВСН даже фамилии их начальников совпадали – Максимов, только главком ракетных войск был генералом армии, а космических – генерал-полковником (неужели та же секретность? Или все же совпадение). На самом деле, на Байконур посылали служить выпускников очень многих военных училищ, даже офицеров-подводников (видимо, были похожие системы и на подводных лодках), и какое-то время они ходили по Байконуру в морской форме и клешами загребали песок. Этакие корабли пустыни.
Байконур был не только космическим полигоном. На нем находилось много шахт со стратегическими ракетами – многие из них были взорваны в 70-е, после подписания советско-американского договора ОСВ-1, причем именно взорваны — так, чтобы со спутников было видно. Но основное, конечно, космос. Площадки, площадки, площадки. Стартовые комплексы, сборочные комплексы, комплексы монтажно-испытательные (МИКи), огромные сооружения для заправки, вибростенд… Аэродромы и железнодорожные пути для привоза огромного количества аппаратуры (один только стартовый комплекс «Энергия-Буран» – 5 этажей подземных сооружений вниз, в основание стартового стола).
Каждая площадка – вырванный у пустыни кусок жизни. Одинаковые многоэтажки – гостиницы для командировочных и типичные для всего СССР казармы и прочие сооружения воинских частей – штаб, клуб, столовая. Немного зелени на насыпанном поверх песка и глины черноземе, как и все здесь — привозном. На почвах Кызылкума росли только верблюжьи колючки и знаменитые Байконурские тюльпаны, с мясистыми листьями, похожими на кактус без иголок – но их век был очень короток, не больше 2 недель. Резко континентальный климат – переход из зимы в лето и обратно занимал дней десять от силы, и максимум два дождя выпадало за все лето.
Как и многое в СССР, информация о космической программе была закрыта и засекречена. Показываемый при очередном космическом старте телерепортаж – всегда один и тот же. Вот отходят фермы обслуживания, через несколько секунд отстреливается заправочно-дренажная мачта, космический корабль слегка приподнимается над стартовым столом, так, что из-под него уходят, повернувшись на осях, опоры с противовесами, и затем — рывок в космос. Наблюдая эту картину практически каждые 2 недели с крыши казармы, мы уже знали, что все немного не так. Фермы обслуживания отходят за полчаса и ложатся почти горизонтально. Верхушка ракеты, в зависимости от того, летит ли экипаж с людьми или обычный спутник, имеет разную окраску. На корабле с космонавтами к шпилю, венчающему ракету, приделан венчик из пороховых шашек, или САС – система аварийного спасения, аналог самолетной катапульты. Именно она спасла в 1983 году экипаж СОЮЗ Т-10 с Владимиром Титовым и Геннадием Стрекаловым на борту, подняв капсулу с космонавтами на высоту 1 километр прочь от взорвавшейся на старте ракеты.
Космическая программа работает, как часы. Об очередном старте газеты сообщают на последней полосе в заметке размером со спичечный коробок. Практически ни одной аварии за многие годы – все рассказы об этом только в воспоминаниях офицеров во время патрулей в Ленинске. О взрыве на старте в 1960 году, унесшем жизни 70 человек, в том числе первого главкома РВСН Митрофана Неделина. О взорвавшемся сразу после старта предшественника «Лунохода-2», обломки которого засыпали глядящих за стартом ротозеев — после многих успешных стартов люди совершенно потеряли осторожность и наблюдали все в непосредственной близости. Об отдельном уголке кладбища, где похоронены все погибшие при старте лунной ракеты Н1. Но рассказы, конечно, не только об этом. О запуске подряд четырех исследовательских станций на Марс – 90 дней непрерывной работы на площадке 95; существует даже почтовая марка с изображением красной планеты и станций «Марс-4»… «Марс-7» на ее фоне. О будущем космической программы, когда от момента принятия решения о старте до ухода ракеты в космос будет уходить всего 90 минут (у других тогдашних ракет время предстартовой подготовки измеряется сутками – от 2 у «Союза» до 28 у «Энергии»). О будущих космических станциях – как раз в то время закончилась программа станций «Салют» и была запущена станция нового поколения «Мир».
Стартовых площадок много. Та, что рядом с нами – знаменитая двойка, Гагаринский старт. Но есть еще 32, откуда уходят в космос такие же ракеты Союз. Есть тяжелая ракета-носитель «Протон», для которой на площадках 95 и 200 построено два стартовых комплекса – сдвоенный и счетверенный. Есть шахты, из которых на боевых ракетах можно запускать в космос нетяжелые спутники. И есть большое количество сооружений под наш будущий «Шаттл» – «Буран». Огромный старт-стенд, 250й, и заканчивающий строиться сдвоенный стартовый комплекс, объект 858/ 110, который мы будем обслуживать все полтора года службы, МИК с воротами высотой в этажей 20 и огромный циклопический установщик для доставки корабля на стартовый комплекс, ведомый двумя спаренными тепловозами по двум параллельным путям на расстоянии метров 15 друг от друга.
Стартовый комплекс для «Энергии-Бурана» – не новый. 20 лет назад он был создан для огромной (около 100 метров высотой!) ракеты Н1, нашей несостоявшейся программы высадки человека на Луну. Ракета Н1 строилась по королёвскому принципу – связка 30 двигателей средней мощности для набора нужной тяги. Ракета оказалась неудачной, а может, как говорят сотрудники КБ, ее просто не дали довести. Так или иначе, 4 взрыва во время испытаний сразу после старта были приговором. Проект был свернут, да и на Луну мы не успели раньше американцев – это был уже 1974 год. Штаты реабилитировались за отставание в освоении космоса, мы же практически одновременно с США начали разработку космических кораблей следующего поколения, многоразовых.
Выпускавшиеся каждый год офицеры военных училищ прибывали на Байконур просто пачками. В штатном расписании космических войск офицеров было больше, чем солдат. Восемь инженеров отделения (при шести солдатах) претендовали на одно место начальника отделения, капитанскую должность. Я редко в жизни встречал столь увлеченных и преданных делу людей. Только что прибывшие лейтенанты с восторгом смотрели на торчащие из-за горизонта усы молниеотводов и спрашивали – это там, там стартовый комплекс? Многие проходили курсантскую практику на космодроме, однако чаще всего это был небольшой северный полигон в Плесецке (основной поставщик офицеров для космических войск – Ленинградский ВИКИ им. Можайского, но приходили также «смежники» из училищ ракетных войск в Харькове, Серпухове, а иногда и офицеры-подводники).
Полноценный старт-стенд, площадка 250, создавался для обкатки нового водородного двигателя супертяжелой ракеты-носителя «Энергия». Выводить большую массу на орбиту на традиционном химическом топливе (кислород+керосин), как показал опыт того же Н1 – тупиковый путь, нужно было делать современный водородный движок. То, что сделал отец немецкой «ФАУ-2» Вернер фон Браун для американского лунного «Сатурн-5», 2 из 3 ступеней которого работали на водородном топливе. Задача больше, чем нетривиальная. Жидкий водород тяжело хранить (нужен криогенный центр) и еще тяжелее транспортировать – в смеси с кислородом он дает гремучую смесь, взрывающуюся от малейшей искры. Сто тонн жидкого водорода и восемьсот с лишним тонн кислорода — стартовая заправка «Энергии». Находящиеся в жидком состоянии газы омывают остов корабля, улучшая его прочностные свойства. Для заливки водорода из бака сначала вытесняют воздух инертными газами – азотом и гелием. Взрыв такого количества топлива – это по мощности Хиросима, разве что без загрязнения окружающей среды; водород — в высшей степени экологичное топливо.
Скорость строительства просто поражала. По космодрому ходили тысячи гражданских специалистов из головных предприятий в Казани, Ленинграде, Куйбышеве, Москве, которые методично сдавали военным все стартовые системы, передавали бесконечные тома с документацией, наполненные огромными чертежами, схемами подключений, назначением пультов управления. Иногда попадались для примера чертежи других стартовых комплексов, которые я рассматривал как карты неизвестных островов из приключенческих романов. В степи валялось огромное количество всяких частей и механизмов от прошлого лунного старта – старые приборы, защищенные фонари освещения. Купол защиты от лунника Н1 стоял в соседнем стройбате в качестве ракушки эстрады. Попадавшиеся на некоторых обломках названия серий приборов веселили – оказывается, вся техника на старом лунном и новом Бурановском старте имела сквозную нумерацию (разработки отделяло более 10 лет)! Плановое хозяйство и одни и те же академические институты, работающие на космическую программу.
1986 – год полноценных автономных испытаний будущей системы. На старт поставили точный макет корабля с настоящими двигателями, но некосмической обшивкой. Проходили полный цикл – закачка топливом, продувка двигателей, слив. В памяти до сих пор — горящий язык пламени из прорванной трубы заправки на экране системы технологического телевидения; автоматика быстро отсекла проблемный участок. В ночь продувки движков весь полигон сидел без света, все забрал на себя старт. Казарма освещалась керосиновой лампой, зато в степи стоял гигантский сноп света: стартовый комплекс с кораблем на нем был освещен всеми шестью вышками со 140 пятикиловаттными светильниками на каждой.
Обилие высокопоставленных чинов со временем перестало быть чем-то из ряда вон выходящим. В одном из 6 залов подземного сооружения, которое мы обслуживали, столкнулся с генерал-полковником Германом Титовым, космонавтом номер 2 и дублером Гагарина в его первом полете в космос. Не хватило наглости попросить автограф – обычно космонавты расписывались прямо в военном билете. Приезжали проверяющие из Москвы, и при словах «Мы люди самого Бармина!» по стойке смирно становились генералы – Бармин, генеральный конструктор стартовых комплексов, был одним из «Совета Главных конструкторов» Королева. В конце концов, приехал сам Горбачев, и для него на гагаринский старт поставили ракету, после убранную. Было это на майские, перед самым первым стартом «Энергии». Зная дурное рвение своих подчиненных, Михал Сергеевич велел не пускать ракету к очередной годовщине, а еще раз все хорошенько проверить после его отъезда. В результате все прошло без сучка и задоринки.
Космическая птичка – «Буран» – видимо, не был готов одновременно с «Энергией», и первый старт нового носителя решили провести без корабля. В этом, кстати, было очень важное принципиальное отличие советской многоразовой программы от американской. При старте «Шаттла» двигатель космического самолета работает, помогая основному баку и двум боковым ускорителям набирать первую космическую скорость. «Энергия» вообще не нуждается в двигателе «Бурана» – тяги основного бака и 4х боковых ускорителей вполне хватает. В результате грузоподъемность больше в разы – от 30 с небольшим тонн у «Шаттла» до 108 в пределе у «Энергии». Причиной взрыва «Шаттла» был боковой твердотопливный ускоритель. «Боковушка» от Энергии оказалась чрезвычайно успешной традиционной жидкотопливной ракетой и под именем «Зенит» летает по сей день как носитель среднего класса.
Первый старт был намечен с космическим блоком «Полюс-К» в качестве нагрузки. Для старта было решено использовать стендовый комплекс – площадку 250, как более готовую (на 110й заканчивался монтаж правого старта, а фермы и системы, предназначенные для посадки экипажа и отсутствующие на 250й, были в этот раз не нужны). Вывоз «Энергии» с «Полюсом» на старт состоялся в ночь с зимы на весну – 28 февраля 1987, и сопровождался совершенно диким снегопадом. Впрочем, что такое непогода рядом с кораблем со стартовой массой 2000 тонн. При полностью штатном поведении всех систем корабль должен был уйти в космос через 28 дней. Однако тесты, задержки, довели время пуска до мая. Еще бОльшие задержки потребовали бы убрать корабль снова в МИК и разбираться с проблемами уже там. В результате старт был намечен на 15 мая.
В этот день эвакуировали всех. Все сооружения в радиусе поражения закрыли на замок — весь личный состав выдвинулся пешком на удаленную площадку, прочь за 10-километровую зону вокруг старта, опыт испытаний Н1 был учтен. Между площадкой, где мы провели в безделии все 15 мая, и стартовым комплексом, видимо, была какая-то низина, и стартовый комплекс с кораблем на нем был виден, как на ладони. Целый день ничего не происходило.
В шесть вечера под громадой корабля произошла вспышка огня. «Энергия» начала плавно подниматься вверх, сопровождаемая нереальной красоты пламенем пылающего водорода абсолютно белого цвета. Красавец-корабль ушел в небо почти бесшумно, оставив небольшой шлейф тумана.
На следующий день на Байконур пролилась вся летняя норма дождя.
В один из этих дней ЦТ СССР впервые показало старт корабля и открыло тот факт, что у нас есть еще стартовые площадки, кроме гагаринской. Камера так и была расположена, чтобы в фокусе знаменитой «двойки» на горизонте были видны огромные сооружения стартов «Энергия-Буран».
Через неделю я демобилизовался. Сослуживцы везли домой сувениры — покореженные куски металлических конструкций стартового комплекса, опаленные улетевшей ракетой.
Еще через полтора года — день в день после первого пуска – «Энергия» с «Бураном» стартовала в беспилотном режиме. Корабль дважды облетел Землю и сел на аэродром «Юбилейный» всего в 5 километрах от старта. Запасные посадочные полосы на Камчатке и в Крыму под Симферополем также могли принять космический челнок. Но больше полетов не было.
В мае 2002 года на Байконуре обвалилась крыша брошенного сборочного комплекса на площадке 112, похоронив под собой последнюю действующую модель корабля «Буран», гордости и вершины советской космической программы.
Мне больно.
