Почему финтех в России круче, чем на Западе, как скоро мы начнём управлять счетами через голосовых помощников и кто такие цифровые сотрудники? Всё это обсудили в рамках подкаста «Большая Дата» его ведущий, директор по технологиям больших данных «Билайна» Константин Рогов, и заместитель президента — председателя правления банка ВТБ Вадим Кулик. В этом посте мы собрали самые интересные ответы Вадима, в которых он рассказал, как технари стали драйвером развития финтеха и как кризисы дали импульс к развитию этой отрасли.
— Начнём с самого актуального вопроса. Как себя чувствует финтех сегодня и как на нём отразились месяцы пандемии?
— Пока что разительных изменений не видно. Я думаю, у пандемии будет отложенный эффект и пока рано говорить о том, что сложилась какая-то радикально новая картинка.
Основная тенденция очевидна — это остановка и торможение многих проектов и активностей. Также ясно, что особых вложений в финтех в ближайшее время ждать не стоит — пока все стараются сокращать расходы и восстанавливаться. Поэтому, увы, но те стартапы, которые находились в неустойчивом финансовом состоянии и в уязвимой фазе своего развития, вряд ли переживут этот период. Либо они будут вынуждены оперативно и по достаточно низкой стоимости «прикрепиться» к большой компании.
— Решились ли вы в ВТБ на какие-то изменения в период самоизоляции?
— У нас был ряд «недоцифровизированных» и «полуавтоматизированных» проектов и процессов. Например, при ряде операций мы храним и бумажное, и электронное досье, так что при этом, по сути, платим вдвойне — и за место, и за архив.
В основном так вышло из-за того, что мы боялись, что наши клиенты, контрагенты и представители государственных органов не захотят «диджитализироваться» и переходить на цифровой документооборот.
В период самоизоляции мы перевели 98% сотрудников на удалёнку, а с ними, разумеется, «удалили» и процессы. И… почти не встретили сопротивления второй стороны. Когда понадобилось, все спокойно перешли на электронку.
Сейчас эпидемия в России идёт на спад, но, разумеется, возвращаться к прежней «аналоговой» форме в большинстве случаев совершенно не хочется. Более того, у нас сейчас реализуется программа плавного перехода на полностью безбумажный документооборот.
— Звучит прогрессивно. Вообще интересно, что в целом в России банковская отрасль очень продвинутая. Помню, я как-то попытался в центре Берлина расплатиться смартфоном — на меня посмотрели как на сумасшедшего. А в России в каком регионе ни окажусь — любой предприниматель если не Apple Pay, то перевод на карту точно принимает. Как думаешь, почему так сложилось?
— Финансовые сети в России развивались позже, чем в Европе и США. Формирование банковской отрасли совпало с периодом бурного развития технологий.
Также в определённый период ключевым преимуществом банков, например в сфере тех же автокредитов, стала скорость и высокий процент одобренных заявок. Грубо говоря, чем быстрее и больше одобрил — тем больше придёт хороших клиентов. При этом опираться на статистику при оценке рисков мы не могли, поскольку сегмент был новым, предыдущего опыта как такового просто не было. Так что нужно было формировать и тестировать гипотезы, строить математические модели, заниматься интеграциями, придумывать системы поиска и обработки данных.
Ну и, как ни странно, развитию отрасли помогли многочисленные кризисы. Профиль клиента менялся резко, скачкообразно, волнообразно — за счёт этого стало развиваться направление управления рисками. Мы строили модели, с помощью которых старались предсказать грядущие изменения, прорабатывали модели оттока и т. д. Всего таких волн было три, и к концу третьей остались целы лишь те банки, которые поняли, что важно развивать рисковую часть и удерживать потенциально хороших клиентов.
Дальше — больше. Появился фронт-мониторинг, затем фронт-платёж, после — биометрия, компьютерное чтение…
Затем активизировались мошенники, подкидывая по две-три новые схемы в квартал, что породило новый этап «гонки воображений». Мы ломали старые схемы, придумывали новые способы проверки и автоматизации. Затем подключились малый и средний бизнес, которые совершенствовали банковские модели и адаптировали их под свои потребности… Но началось всё именно благодаря тому, что отрасль изначально формировали сильные технари.
— Хм… Ну ладно Запад, а почему такой сценарий не повторился, скажем, в Восточной Европе?
— У меня был опыт внедрения кредитных фабрик в Европе с построением моделей — тогда же я понял, что их тормозит в развитии. Это отсутствие масштаба. То, что страна сама по себе маленькая, делает разработку и внедрение подобных систем нерентабельными. А использовать чужие системы они не могут, поскольку у каждой страны своё законодательство, свои локальные источники данных, специфическая структура хранения, своя система органов власти…
— Вернёмся к технологическому развитию — чего нам стоит ожидать в будущем?
Второй тренд, бум которого стоит ожидать, — это развитие предсказательных систем, которые избавят клиентов от навязчивой нерелевантной рекламы.
Всё-таки банк не предоставляет услуг первой необходимости — он дает средства для закрытия потребностей, поэтому в конкурентной борьбе в конечном счёте победит тот, кто научится предлагать свои услуги и ресурсы своевременно, точно и неинвазивно. Выбор клиента, момента, канала передачи предложения, инструментов влияния — это всё просчитывается и предсказывается математически.
Мы надеемся, что скоро все банки уйдут от засыпания клиентов раздражающими нерелевантными предложениями, а пока что это способ для банка выделиться, показать, что «я не такой, я уважаю ваше время, предоставлю только то, что вам нужно и когда вам это нужно». Понимание клиента и тактичность в коммуникации сейчас является сильным конкурентным преимуществом.
Ну и третий, постепенно нарастающий тренд — это роботизация и минимизация ручного труда в банковской сфере.
— Надеюсь, что это светлое будущее с нативным банком без надоедливой рекламы наступит как можно скорее. А пока я вижу, что многие компании развивают экосистемы, партнёрства. Не так давно ВТБ и Ростелеком объявили о создании совместного предприятия по работе с данными. Чего вы ждёте от этой кооперации?
— Мы хотим попробовать алгоритмы друг друга с целью разработки максимально эффективной системы персонализации. То есть мы не объединяем наши данные (всё-таки и паттерны, и классы данных сильно отличаются), но обмениваемся опытом по работе с ними и пытаемся совместить наши лучшие практики. Выработанные методики будем пробовать в первую очередь на самих себе, и если получится решение, нужное рынку, то сделаем его тиражируемым.
— Думаю, что монетизацию данных можно назвать уже вполне сложившимся рынком, растущим в геометрической прогрессии. Полагаю, что бизнесы на основе данных – перспектива если не года-двух, но пяти лет точно. При этом интересно, что спрос на многие сервисы (в том числе и на один из наших) есть не только со стороны бизнеса, но и со стороны государства.
— Думаю, что спрос на такие сервисы будет от всех организаций, у которых есть территориальное распределение, транспортно-логистические задачи и миллион разных приложений.
Государство под эти критерии более чем подходит, хотя я был приятно удивлен тому, как резко вырос объём запросов со стороны различных государственных структур из разных городов. Сейчас государство «примеряется» к инструментам и платформам, например мы уже внедрили платформу, позволяющую видеть онлайн-профиль потребления с шагом 500 метров в течение суток.
Строить государственные сервисы, безусловно, очень интересно, и приятно осознавать, что они могут облегчить жизнь многим россиянам и попутно освободить время и ресурсы сотрудников госструктур.
— Говоря о движении рынка, нельзя не поговорить про технологические стартапы — есть ли у вас в ВТБ какая-то система по работе с ними?
— Да, разумеется, у нас есть собственный акселератор стартапов. За прошлый год мы сотрудничали в общей сложности более чем с 500 командами, и 10 из них дошло до внедрения. В этом году у нас еще более амбициозные планы с точки зрения числа доведённых до ума проектов. Мы работаем с разными проектами — тут и моделирование, и машинное обучение, и другие направления. Главное, чтобы у стартапа была хорошая сильная команда, с остальным мы везде и во всём готовы помогать. При этом инвестирование — это не основное, что мы делаем, для нас важнее инкорпорация на ранних этапах.
— Я бы сказал, что тут вопрос даже не в инвестициях. Понятно, что большие корпорации создают огромное количество сервисов и продуктов самостоятельно. Но очевидно, что до всего руки и головы не могут дотянуться — или не так быстро, как это могут сделать стартапы. Поэтому, например, мы в «Билайне» предоставляем некоторым стартапам доступ к данным, которые они самостоятельно никогда бы не получили. Объединив наш мощный массив данных с лёгкостью и гибкостью работы, которой обладают стартапы, мы получаем возможность сделать что-то большое и крутое достаточно быстро.
— Именно. Но, повторюсь, главное – команда.
— Ну и, пожалуй, последний вопрос на сегодня: изменится ли продуктовая составляющая банкинга? Появится ли что-то новое или ничего лучше, чем «накопил, сохранил, взял кредит», пока не придумано или не востребовано?
— Ещё «переведи» забыл. Думаю, что базовые потребности, для которых, собственно, и создавался банкинг, вряд ли радикально изменятся в обозримом будущем. В основном индустрия развивается вокруг вопроса «как».
Для каждой из этих потребностей сформированы «семейства» продуктов, которые сейчас проходят заметную трансформацию. Так, ещё лет 5 назад казалось, что банковская карта — это вечная «основа основ», но сейчас все чаще операции проводятся без неё, и, возможно, в какой-то момент она и вовсе исчезнет.
То есть базово платёж — это всё равно платёж. Но то, как он обрабатывается, насколько транзакция становится дешевле и для продавца, и для покупателя, меняется радикально. Так что базовые продукты остаются собой, но с процедурной точки зрения они могут переосмысляться и меняться до неузнаваемости.
— Начнём с самого актуального вопроса. Как себя чувствует финтех сегодня и как на нём отразились месяцы пандемии?
— Пока что разительных изменений не видно. Я думаю, у пандемии будет отложенный эффект и пока рано говорить о том, что сложилась какая-то радикально новая картинка.
Основная тенденция очевидна — это остановка и торможение многих проектов и активностей. Также ясно, что особых вложений в финтех в ближайшее время ждать не стоит — пока все стараются сокращать расходы и восстанавливаться. Поэтому, увы, но те стартапы, которые находились в неустойчивом финансовом состоянии и в уязвимой фазе своего развития, вряд ли переживут этот период. Либо они будут вынуждены оперативно и по достаточно низкой стоимости «прикрепиться» к большой компании.
— Решились ли вы в ВТБ на какие-то изменения в период самоизоляции?
— У нас был ряд «недоцифровизированных» и «полуавтоматизированных» проектов и процессов. Например, при ряде операций мы храним и бумажное, и электронное досье, так что при этом, по сути, платим вдвойне — и за место, и за архив.
В основном так вышло из-за того, что мы боялись, что наши клиенты, контрагенты и представители государственных органов не захотят «диджитализироваться» и переходить на цифровой документооборот.
В период самоизоляции мы перевели 98% сотрудников на удалёнку, а с ними, разумеется, «удалили» и процессы. И… почти не встретили сопротивления второй стороны. Когда понадобилось, все спокойно перешли на электронку.
Сейчас эпидемия в России идёт на спад, но, разумеется, возвращаться к прежней «аналоговой» форме в большинстве случаев совершенно не хочется. Более того, у нас сейчас реализуется программа плавного перехода на полностью безбумажный документооборот.
— Звучит прогрессивно. Вообще интересно, что в целом в России банковская отрасль очень продвинутая. Помню, я как-то попытался в центре Берлина расплатиться смартфоном — на меня посмотрели как на сумасшедшего. А в России в каком регионе ни окажусь — любой предприниматель если не Apple Pay, то перевод на карту точно принимает. Как думаешь, почему так сложилось?
— Финансовые сети в России развивались позже, чем в Европе и США. Формирование банковской отрасли совпало с периодом бурного развития технологий.
При этом в тот период (90-е) в России появилось достаточно много людей с хорошим техническим образованием и с высоким IQ, которые остались без работы. Банковскую отрасль в нашей стране сформировали бывшие технари с крутым фундаментальным образованием и опытом разработки инноваций.Да я и сам бывший технарь.
Также в определённый период ключевым преимуществом банков, например в сфере тех же автокредитов, стала скорость и высокий процент одобренных заявок. Грубо говоря, чем быстрее и больше одобрил — тем больше придёт хороших клиентов. При этом опираться на статистику при оценке рисков мы не могли, поскольку сегмент был новым, предыдущего опыта как такового просто не было. Так что нужно было формировать и тестировать гипотезы, строить математические модели, заниматься интеграциями, придумывать системы поиска и обработки данных.
Ну и, как ни странно, развитию отрасли помогли многочисленные кризисы. Профиль клиента менялся резко, скачкообразно, волнообразно — за счёт этого стало развиваться направление управления рисками. Мы строили модели, с помощью которых старались предсказать грядущие изменения, прорабатывали модели оттока и т. д. Всего таких волн было три, и к концу третьей остались целы лишь те банки, которые поняли, что важно развивать рисковую часть и удерживать потенциально хороших клиентов.
Дальше — больше. Появился фронт-мониторинг, затем фронт-платёж, после — биометрия, компьютерное чтение…
Затем активизировались мошенники, подкидывая по две-три новые схемы в квартал, что породило новый этап «гонки воображений». Мы ломали старые схемы, придумывали новые способы проверки и автоматизации. Затем подключились малый и средний бизнес, которые совершенствовали банковские модели и адаптировали их под свои потребности… Но началось всё именно благодаря тому, что отрасль изначально формировали сильные технари.
— Хм… Ну ладно Запад, а почему такой сценарий не повторился, скажем, в Восточной Европе?
— У меня был опыт внедрения кредитных фабрик в Европе с построением моделей — тогда же я понял, что их тормозит в развитии. Это отсутствие масштаба. То, что страна сама по себе маленькая, делает разработку и внедрение подобных систем нерентабельными. А использовать чужие системы они не могут, поскольку у каждой страны своё законодательство, свои локальные источники данных, специфическая структура хранения, своя система органов власти…
— Вернёмся к технологическому развитию — чего нам стоит ожидать в будущем?
Думаю, что в скором времени большая часть банков начнёт тестировать систему нативного взаимодействия, то есть управления своим счётом через голос и голосового помощника.Думаю, что в 2021 году многие выйдут на рынок с пробными версиями таких помощников.
Второй тренд, бум которого стоит ожидать, — это развитие предсказательных систем, которые избавят клиентов от навязчивой нерелевантной рекламы.
Всё-таки банк не предоставляет услуг первой необходимости — он дает средства для закрытия потребностей, поэтому в конкурентной борьбе в конечном счёте победит тот, кто научится предлагать свои услуги и ресурсы своевременно, точно и неинвазивно. Выбор клиента, момента, канала передачи предложения, инструментов влияния — это всё просчитывается и предсказывается математически.
Мы надеемся, что скоро все банки уйдут от засыпания клиентов раздражающими нерелевантными предложениями, а пока что это способ для банка выделиться, показать, что «я не такой, я уважаю ваше время, предоставлю только то, что вам нужно и когда вам это нужно». Понимание клиента и тактичность в коммуникации сейчас является сильным конкурентным преимуществом.
Ну и третий, постепенно нарастающий тренд — это роботизация и минимизация ручного труда в банковской сфере.
Звучит футуристично, но мы реально работаем над цифровыми сотрудниками, более того, строим модели, задача которых — строить модели.То есть машинная логика, производящая машинную логику. У нас уже были весьма успешные пробные запуски — пусть в массовую практику они пока не пошли, но с точки зрения построения моделей опыт был полезный и позитивный. Мы потихоньку возвращаемся к этой теме — больших ресурсов пока не вкладываем, сейчас неподходящее для этого время. Но всё же с учетом появившихся новых технологий и новой математики считаем это не первостепенным, но перспективным направлением.
— Надеюсь, что это светлое будущее с нативным банком без надоедливой рекламы наступит как можно скорее. А пока я вижу, что многие компании развивают экосистемы, партнёрства. Не так давно ВТБ и Ростелеком объявили о создании совместного предприятия по работе с данными. Чего вы ждёте от этой кооперации?
— Мы хотим попробовать алгоритмы друг друга с целью разработки максимально эффективной системы персонализации. То есть мы не объединяем наши данные (всё-таки и паттерны, и классы данных сильно отличаются), но обмениваемся опытом по работе с ними и пытаемся совместить наши лучшие практики. Выработанные методики будем пробовать в первую очередь на самих себе, и если получится решение, нужное рынку, то сделаем его тиражируемым.
— Думаю, что монетизацию данных можно назвать уже вполне сложившимся рынком, растущим в геометрической прогрессии. Полагаю, что бизнесы на основе данных – перспектива если не года-двух, но пяти лет точно. При этом интересно, что спрос на многие сервисы (в том числе и на один из наших) есть не только со стороны бизнеса, но и со стороны государства.
— Думаю, что спрос на такие сервисы будет от всех организаций, у которых есть территориальное распределение, транспортно-логистические задачи и миллион разных приложений.
Государство под эти критерии более чем подходит, хотя я был приятно удивлен тому, как резко вырос объём запросов со стороны различных государственных структур из разных городов. Сейчас государство «примеряется» к инструментам и платформам, например мы уже внедрили платформу, позволяющую видеть онлайн-профиль потребления с шагом 500 метров в течение суток.
Строить государственные сервисы, безусловно, очень интересно, и приятно осознавать, что они могут облегчить жизнь многим россиянам и попутно освободить время и ресурсы сотрудников госструктур.
— Говоря о движении рынка, нельзя не поговорить про технологические стартапы — есть ли у вас в ВТБ какая-то система по работе с ними?
— Да, разумеется, у нас есть собственный акселератор стартапов. За прошлый год мы сотрудничали в общей сложности более чем с 500 командами, и 10 из них дошло до внедрения. В этом году у нас еще более амбициозные планы с точки зрения числа доведённых до ума проектов. Мы работаем с разными проектами — тут и моделирование, и машинное обучение, и другие направления. Главное, чтобы у стартапа была хорошая сильная команда, с остальным мы везде и во всём готовы помогать. При этом инвестирование — это не основное, что мы делаем, для нас важнее инкорпорация на ранних этапах.
— Я бы сказал, что тут вопрос даже не в инвестициях. Понятно, что большие корпорации создают огромное количество сервисов и продуктов самостоятельно. Но очевидно, что до всего руки и головы не могут дотянуться — или не так быстро, как это могут сделать стартапы. Поэтому, например, мы в «Билайне» предоставляем некоторым стартапам доступ к данным, которые они самостоятельно никогда бы не получили. Объединив наш мощный массив данных с лёгкостью и гибкостью работы, которой обладают стартапы, мы получаем возможность сделать что-то большое и крутое достаточно быстро.
— Именно. Но, повторюсь, главное – команда.
— Ну и, пожалуй, последний вопрос на сегодня: изменится ли продуктовая составляющая банкинга? Появится ли что-то новое или ничего лучше, чем «накопил, сохранил, взял кредит», пока не придумано или не востребовано?
— Ещё «переведи» забыл. Думаю, что базовые потребности, для которых, собственно, и создавался банкинг, вряд ли радикально изменятся в обозримом будущем. В основном индустрия развивается вокруг вопроса «как».
Для каждой из этих потребностей сформированы «семейства» продуктов, которые сейчас проходят заметную трансформацию. Так, ещё лет 5 назад казалось, что банковская карта — это вечная «основа основ», но сейчас все чаще операции проводятся без неё, и, возможно, в какой-то момент она и вовсе исчезнет.
То есть базово платёж — это всё равно платёж. Но то, как он обрабатывается, насколько транзакция становится дешевле и для продавца, и для покупателя, меняется радикально. Так что базовые продукты остаются собой, но с процедурной точки зрения они могут переосмысляться и меняться до неузнаваемости.
