Привет, Хабр! Представляю вашему вниманию перевод статьи на Aeon, автор — доцент кафедры философии в университете Санта-Клары Эрик Ромирез
Каково быть коровой? Исследователи вроде Джереми Бейлинсона, директора Virtual Human Interaction Lab в Калифорнии, верят, что они могут помочь нам это выяснить. Несколько лет назад Бейлинсон и его коллеги из Стэнфордского университета создали симуляцию скотобойни. В серии экспериментов Бейлинсон приглашал людей надеть шлем виртуальной реальности (ВР) и прогуляться на всех четырех конечностях, чтобы испытать, «каково быть коровой, которую откармливают для молока и на мясо». По словам Бейлинсона:
«Вы опускаетесь к корыту, наклоняете голову и притворяетесь, что отпиваете немного воды. Вы бредёте к стогу сена, опускаете голову и притворяетесь, что едите сено. Когда вы переходите с места на место, вы по правде видите, как вашу корову слегка подстёгивают с помощью электрохлыста, а вы чувствуете легкий тычок в грудь стрежнем в вашей реальности».
Спустя некоторое время после эксперимента, люди обнаружили, что стали есть меньше мяса. В последовавшей за этим книге «Опыт по требованию» (Experience on Demand) (2018) Бейлинсон цитирует одного испытуемого, который сказал: « Я в действительности ощущал, словно я находился на скотобойне… и чувствовал грусть от того, что будучи коровой я должен умереть».
Подобные результаты привели к тому, что Бейлинсон и другие провозгласили ВР современной машиной для эмпатии. Исследователи ВР говорят нам, что симуляции могут позволить нам увидеть, каково изо дня в день испытывать унижения от расистских словесных нападок, от необходимости бродяжничать или даже быть животным, которое откармливают на убой. Есть надежда, что эта эмпатия с технологической поддержкой поможет нам стать лучше, добрее, более понимающими людьми.
Впрочем, нам следуют отнестись к таким заявлениям скептически. Пока что ВР может помочь нам развить симпатию, но не способна создать настоящую эмпатию. Хотя их часто путают, эти способности несхожи. Различие между ними таково: эмпатия связана с познавательными и эмоциональными способностями, которые помогают нам разделять чувства других. Эмпатия — это то, что мы используем, когда воспринимаем ситуацию с чужой точки зрения. Что касается симпатии, то она привлекает способности, которые помогают нам сопереживать другим. Это не подразумевает представление о том, каково быть кем-то другим.
Рассмотрим вашу реакцию на страдания вашего близкого друга. Вам небезразличны ваши друзья, вы не хотите, чтобы они страдали. Обычно вы стараетесь помочь им и ваши действия, вероятно, продиктованы симпатией. В таких случаях ваши основные чувства — забота и беспокойство, а не страдание. Однако, когда вы проявляете к кому-то эмпатию, происходит нечто другое. Проявление эмпатии подразумевает психологическое соучастие в чьём-то восприятии, влезание в чужую шкуру или восприятие мира их глазами.
Однако эмпатия — это очень-очень трудно, а порой просто невозможно. В своём ставшем классикой эссе 1974 года американский философ Томас Нагель утверждает, что люди не могут представить, каково быть летучей мышью, даже если приложат значительные усилия и будут жить, как она. «При условии, что я мог бы выглядеть и вести себя как… летучая мышь, не меняя своё естество, — писал он, — пережитое мной ничуть не походило бы на то, что испытывают эти животные». Это может показаться очевидным. Возникает пробел в понимании, потому что наша сущность, сформировавшийся в процессе эволюции, и наш очень человеческий, очень субъективный и очень личный жизненный опыт формирует наше представление о мире. Даже если мы из кожи вон вылезем, стараясь жить как летучие мыши, Нагель сомневался в том, что мы смогли бы проявить к ним эмпатию: «В той мере, в какой я могу это представить (а мерять тут почти нечего), это лишь показывает мне, что я вёл бы себя как летучая мышь».
Нечто похожее происходит на скотобойне Бейлинсона. Не имеет значения, как долго участники передвигаются на своих четырёх, не важно, как часто их подстёгивают симулятором электрохлыста, они не проявляют эмпатии к коровам. Другими словами, они испытывают, каково быть коровой на скотобойне. ВР — мощный инструмент, но она не может в корне изменить основное биологическую сущность или психологию. Человеческий опыт категорически отличается от того, что испытывает корова или летучая мышь, так что для нас невозможно знать, на что похожа их жизнь. Хотя участники эксперимента Бейлинсона могут думать, что они понимают, что значит быть скотом, и пусть они стали чувствовать некоторую симпатию (употребляя меньше мяса), они так же далеки от эмпатического понимания страдания животного, как были раньше.
Но разве не может ВР помочь нам по крайней мере понять точку зрения тех людей, которые остались без крыши над головой или страдают от расовой дискриминации? В конце концов, у двух людей больше общего, чем у людей и коров. Однако и здесь ВР не справляется с созданием подобия эмпатического переживания опыта другого человека, в который предлагается поверить. Как и в случае с летучей мышью Нагеля, лучшее, что мы можем сделать с помощью ВР, — увидеть, каково может быть для нас испытывать некоторые формы временной расовой дискриминации или бродяжничества; и даже в этих случаях нам следует тщательно различать реальность и игровые переживания бродяжничества и расизма. Несмотря на весь потенциал, ВР не способна показать нам, каково быть кем-то другим. Перекликаясь с идеями Нагеля, она может только наглядно продемонстрировать, как это было бы для нас пережить подобное.
Осмысленные переживания, даже то, как вы читаете эти слова прямо сейчас, приобретают своё значение, помимо всего прочего, через доспехи бессознательного (подсознательных основ веры и убеждений). Это включает в себя не только биологию, но также ваши культурные установки, прошлый опыт, эмоции, ожидания и даже особенности конкретных ситуаций, в которых вы оказываетесь. Как философ Альве Ное объясняет в своей книге «Действие в восприятии» (Action in Perception) (2004), восприятие — это нечто, что мы активно делаем, а не то, что мы переживаем пассивно. Наши ожидания, наряду с фоновыми процессами, помогают определить, как мы понимает то, что видим, слышим, чувствуем или думаем, и эти процессы различны для каждого человека. Они достаточно мощные, чтобы повлиять даже на казалось бы подсознательные процессы эмпатии (такие как возбуждение зеркальных нейронов). В одном исследовании Северо-Западного университета в Иллинойсе в 2010 году измерили влияние расовых предубеждений на стрессовое переживание эмпатии (что представляет собой ощущение той же боли, которую чувствует кто-то другой). Оно показало, что усвоенные расовые предубеждения уменьшили степень, с которой участники чувствовали подобное стрессовое переживание по отношению к страданиям других людей за пределами воспринимаемой ими расовой группы. Хотя почти все мы способны на стрессовое переживание эмпатии, а следовательно, мы разделяем сущность в этой части, даже если активность зеркальный нейронов может быть подвергнута влиянию внутренних предрассудков.
Мой жизненный опыт, к примеру, складывается на основе представлений, приобретённых мною, будучи иммигрантом из Никарагуа в США в 1980-е. Они не совпадают с представлениями Майкла Стерлинга, афро-американца, чьими глазами, как предполагается, видят участники в ВР-опыте «1000 Cut Journey» («1000 нарезок путешествия»), симуляции расовых нападок. Хотя Майкл и меня роднит внешний человеческий облик (в отличие от меня и коровы), и пусть мы у нас общая биология, лучшее, на что я могу надеяться после участия в «1000 Cut Journey», — большая симпатия к таким, как Майкл. Я не могу избавиться от свой субъективности, чтобы увидеть или пережить всё с его точки зрения. Было бы ошибкой, если бы я подумал, что «1000 Cut Journey» позволил мне побывать в его шкуре.
Эмпатия и симпатия — это не одно и то же, и важно их различать. Представьте, если я сделаю вывод, что быть бездомным не так уж плохо, потому что я наслаждался увлекательными частями головоломки в ВР-опыте «Becoming Homeless» («Стать бездомным»). Хуже того, вообразите, если я поверил, что получил лучшее представление о том, что значит быть бездомным, и это моё удовольствие оставило меня под впечатлением, что всё было не настолько плохо, как я опасался. Я мог бы изменить своё представление о бездомных и видах политических мер, за которые я голосовал. Таких неудачных попыток симпатии, заложенных в ложных убеждениях о способности ВР производить эмпатию, можно избежать. ВР — важный инструмент, и исследование показывает, что она может радикально повлиять на то, как мы думаем о мире. Но не следует быть слишком поспешными и предполагать, что она обеспечивает нас правдивым, эмпатическим понимаем от первого лица. Это действительно было бы по-коровьи глупо.
Каково быть коровой? Исследователи вроде Джереми Бейлинсона, директора Virtual Human Interaction Lab в Калифорнии, верят, что они могут помочь нам это выяснить. Несколько лет назад Бейлинсон и его коллеги из Стэнфордского университета создали симуляцию скотобойни. В серии экспериментов Бейлинсон приглашал людей надеть шлем виртуальной реальности (ВР) и прогуляться на всех четырех конечностях, чтобы испытать, «каково быть коровой, которую откармливают для молока и на мясо». По словам Бейлинсона:
«Вы опускаетесь к корыту, наклоняете голову и притворяетесь, что отпиваете немного воды. Вы бредёте к стогу сена, опускаете голову и притворяетесь, что едите сено. Когда вы переходите с места на место, вы по правде видите, как вашу корову слегка подстёгивают с помощью электрохлыста, а вы чувствуете легкий тычок в грудь стрежнем в вашей реальности».
Спустя некоторое время после эксперимента, люди обнаружили, что стали есть меньше мяса. В последовавшей за этим книге «Опыт по требованию» (Experience on Demand) (2018) Бейлинсон цитирует одного испытуемого, который сказал: « Я в действительности ощущал, словно я находился на скотобойне… и чувствовал грусть от того, что будучи коровой я должен умереть».
Подобные результаты привели к тому, что Бейлинсон и другие провозгласили ВР современной машиной для эмпатии. Исследователи ВР говорят нам, что симуляции могут позволить нам увидеть, каково изо дня в день испытывать унижения от расистских словесных нападок, от необходимости бродяжничать или даже быть животным, которое откармливают на убой. Есть надежда, что эта эмпатия с технологической поддержкой поможет нам стать лучше, добрее, более понимающими людьми.
Впрочем, нам следуют отнестись к таким заявлениям скептически. Пока что ВР может помочь нам развить симпатию, но не способна создать настоящую эмпатию. Хотя их часто путают, эти способности несхожи. Различие между ними таково: эмпатия связана с познавательными и эмоциональными способностями, которые помогают нам разделять чувства других. Эмпатия — это то, что мы используем, когда воспринимаем ситуацию с чужой точки зрения. Что касается симпатии, то она привлекает способности, которые помогают нам сопереживать другим. Это не подразумевает представление о том, каково быть кем-то другим.
Рассмотрим вашу реакцию на страдания вашего близкого друга. Вам небезразличны ваши друзья, вы не хотите, чтобы они страдали. Обычно вы стараетесь помочь им и ваши действия, вероятно, продиктованы симпатией. В таких случаях ваши основные чувства — забота и беспокойство, а не страдание. Однако, когда вы проявляете к кому-то эмпатию, происходит нечто другое. Проявление эмпатии подразумевает психологическое соучастие в чьём-то восприятии, влезание в чужую шкуру или восприятие мира их глазами.
Однако эмпатия — это очень-очень трудно, а порой просто невозможно. В своём ставшем классикой эссе 1974 года американский философ Томас Нагель утверждает, что люди не могут представить, каково быть летучей мышью, даже если приложат значительные усилия и будут жить, как она. «При условии, что я мог бы выглядеть и вести себя как… летучая мышь, не меняя своё естество, — писал он, — пережитое мной ничуть не походило бы на то, что испытывают эти животные». Это может показаться очевидным. Возникает пробел в понимании, потому что наша сущность, сформировавшийся в процессе эволюции, и наш очень человеческий, очень субъективный и очень личный жизненный опыт формирует наше представление о мире. Даже если мы из кожи вон вылезем, стараясь жить как летучие мыши, Нагель сомневался в том, что мы смогли бы проявить к ним эмпатию: «В той мере, в какой я могу это представить (а мерять тут почти нечего), это лишь показывает мне, что я вёл бы себя как летучая мышь».
Нечто похожее происходит на скотобойне Бейлинсона. Не имеет значения, как долго участники передвигаются на своих четырёх, не важно, как часто их подстёгивают симулятором электрохлыста, они не проявляют эмпатии к коровам. Другими словами, они испытывают, каково быть коровой на скотобойне. ВР — мощный инструмент, но она не может в корне изменить основное биологическую сущность или психологию. Человеческий опыт категорически отличается от того, что испытывает корова или летучая мышь, так что для нас невозможно знать, на что похожа их жизнь. Хотя участники эксперимента Бейлинсона могут думать, что они понимают, что значит быть скотом, и пусть они стали чувствовать некоторую симпатию (употребляя меньше мяса), они так же далеки от эмпатического понимания страдания животного, как были раньше.
Но разве не может ВР помочь нам по крайней мере понять точку зрения тех людей, которые остались без крыши над головой или страдают от расовой дискриминации? В конце концов, у двух людей больше общего, чем у людей и коров. Однако и здесь ВР не справляется с созданием подобия эмпатического переживания опыта другого человека, в который предлагается поверить. Как и в случае с летучей мышью Нагеля, лучшее, что мы можем сделать с помощью ВР, — увидеть, каково может быть для нас испытывать некоторые формы временной расовой дискриминации или бродяжничества; и даже в этих случаях нам следует тщательно различать реальность и игровые переживания бродяжничества и расизма. Несмотря на весь потенциал, ВР не способна показать нам, каково быть кем-то другим. Перекликаясь с идеями Нагеля, она может только наглядно продемонстрировать, как это было бы для нас пережить подобное.
Осмысленные переживания, даже то, как вы читаете эти слова прямо сейчас, приобретают своё значение, помимо всего прочего, через доспехи бессознательного (подсознательных основ веры и убеждений). Это включает в себя не только биологию, но также ваши культурные установки, прошлый опыт, эмоции, ожидания и даже особенности конкретных ситуаций, в которых вы оказываетесь. Как философ Альве Ное объясняет в своей книге «Действие в восприятии» (Action in Perception) (2004), восприятие — это нечто, что мы активно делаем, а не то, что мы переживаем пассивно. Наши ожидания, наряду с фоновыми процессами, помогают определить, как мы понимает то, что видим, слышим, чувствуем или думаем, и эти процессы различны для каждого человека. Они достаточно мощные, чтобы повлиять даже на казалось бы подсознательные процессы эмпатии (такие как возбуждение зеркальных нейронов). В одном исследовании Северо-Западного университета в Иллинойсе в 2010 году измерили влияние расовых предубеждений на стрессовое переживание эмпатии (что представляет собой ощущение той же боли, которую чувствует кто-то другой). Оно показало, что усвоенные расовые предубеждения уменьшили степень, с которой участники чувствовали подобное стрессовое переживание по отношению к страданиям других людей за пределами воспринимаемой ими расовой группы. Хотя почти все мы способны на стрессовое переживание эмпатии, а следовательно, мы разделяем сущность в этой части, даже если активность зеркальный нейронов может быть подвергнута влиянию внутренних предрассудков.
Мой жизненный опыт, к примеру, складывается на основе представлений, приобретённых мною, будучи иммигрантом из Никарагуа в США в 1980-е. Они не совпадают с представлениями Майкла Стерлинга, афро-американца, чьими глазами, как предполагается, видят участники в ВР-опыте «1000 Cut Journey» («1000 нарезок путешествия»), симуляции расовых нападок. Хотя Майкл и меня роднит внешний человеческий облик (в отличие от меня и коровы), и пусть мы у нас общая биология, лучшее, на что я могу надеяться после участия в «1000 Cut Journey», — большая симпатия к таким, как Майкл. Я не могу избавиться от свой субъективности, чтобы увидеть или пережить всё с его точки зрения. Было бы ошибкой, если бы я подумал, что «1000 Cut Journey» позволил мне побывать в его шкуре.
Эмпатия и симпатия — это не одно и то же, и важно их различать. Представьте, если я сделаю вывод, что быть бездомным не так уж плохо, потому что я наслаждался увлекательными частями головоломки в ВР-опыте «Becoming Homeless» («Стать бездомным»). Хуже того, вообразите, если я поверил, что получил лучшее представление о том, что значит быть бездомным, и это моё удовольствие оставило меня под впечатлением, что всё было не настолько плохо, как я опасался. Я мог бы изменить своё представление о бездомных и видах политических мер, за которые я голосовал. Таких неудачных попыток симпатии, заложенных в ложных убеждениях о способности ВР производить эмпатию, можно избежать. ВР — важный инструмент, и исследование показывает, что она может радикально повлиять на то, как мы думаем о мире. Но не следует быть слишком поспешными и предполагать, что она обеспечивает нас правдивым, эмпатическим понимаем от первого лица. Это действительно было бы по-коровьи глупо.