Глеб Ницман работает в DataArt более 20 лет и последние годы занимается в основном автоматизацией внутренних бизнес-процессов компании. Он также остается главным вдохновителем и идеологом Музея DataArt. Еще учась в девятом классе, он решил собрать свой первый компьютер. Так начинались его поездки на ленинградские толкучки.
— Радиоэлектроникой я увлекся в детстве. Еще дошкольником объезжал на велосипеде свалки в окрестностях дачи, выламывал из выброшенных приемников и телевизоров разноцветные радиодетали — они очень интересные были, красивые, сделанные из добротных материалов. Конденсаторы — керамические со свинцовыми обкладками, резисторы – зеленые гусеницы с серебристыми ножками, электронные лампы – толстые космические ракеты. Полупроводниковые элементы на платах тогда почти не попадались — транзисторная эра в бытовой технике тогда только начиналась, и на свалках оказывалась в основном техника предыдущего поколения, т. е. ламповая. Однако если попадались диоды в стеклянных корпусах и трехногие пришельцы в шляпах — транзисторы — брал сразу. Они мне очень нравились.
Поначалу мне было интересно просто имитировать какие-то схемы. Дырявил картонку шилом, закреплял элементы и вешал на велосипед. Представлял, что я шпион, а это передатчик.
Был период, когда мы с другом коллекционировали измерительные приборы. На тех же свалках находили отдельные амперметры, вольтметры, большие манометры, а иногда даже целые измерительные устройства.
— Как произошел переход от эстетического восприятия к практике?
— Я пытался паять — мне даже подарили набор для постройки какого-то электронного устройства во втором или в третьем классе. Но пайка — дело непростое: чтобы получилось, надо, чтобы кто-то показал. Никто не показывал, у меня вместо красивых прочных паек получались какие-то отваливающиеся комья припоя, устройство не заработало, и я все забросил.
Потом, году в 1983-м, когда учился в 4-м классе, увлекся второй раз уже по-настоящему. Начал делать какие-то простые радиоприемники, и через год, в пятом, прозанимался в кружке радиоэлектроники в Аничковом дворце. Паять там научили хорошо, качественно. Но темпы сборки приемника меня совершенно не устраивали, потому что мы занимались этим целый год. В 6-м классе на картонной плате я сделал этот достаточно сложный (11 транзисторов) приемник за один вечер.
— Как вы пришли от аналоговых конструкций к цифре?
— Радиолюбительство в классическом понимании к моменту перехода в старшую школу мне уже было не очень неинтересно. Сидеть, «пи-пи-пи» в эфир передавать и слушать — понял, что это не мое. Стали интересны вещи, которые выполняют какие-то разумные действия — что-то типа электронной автоматики. В этом плане аналоговая техника очень ограничена — сложные функции делаются посредством цифры. Тогда она была в виде логических схем 155-й серии — малой степени интеграции. Логические элементы, триггеры, счетчики, дешифраторы — такие вот микросхемы.
ЦНИИ «Морфизприбор», Санкт-Петербург, Чкаловский пр., д. 46
Здесь мне сильно помогла мама, потому что она работала в «Морфизприборе» — почтовом ящике, который занимался построением цифровых ЭВМ для бортовых вычислительных систем военной техники. Ну и поскольку цифровые микросхемы, в отличие от аналоговых, у нас в магазинах «Электроника» продавались достаточно скудно и дорого, она мне их доставала. Я изучил принципы построения цифровых схем, построил несколько устройств по чужим схемам, придумал и сделал несколько своих собственных и — в девятом классе — наконец решил, что смогу построить «Радио 86РК».
— Журналы по этой теме какие-то издавались?
— По цифровой технике и компьютерам были статьи в журналах «Радио», «Моделист-конструктор», «В помощь радиолюбителю». В «Юном технике» радиотехнического было совсем немного — в основном поделки разные: механические, деревянные.
Журнал «Микропроцессорные средства и системы» издавался Государственным комитетом Совета Министров СССР по науке и техникеИз индустриальной литературы был хороший журнал «Микропроцессорные средства и системы». Кажется, его выписывала мама на «Морфизприборе» и оттуда приносила их мне домой. Отец работал на ЛОМО, оттуда ко мне попали американские журналы по вычислительным системам. Они были, естественно, на английском, заодно язык изучал. Это уже в старших классах было, в конце 80-х.
— В «Юном технике» же печатали схему компьютера?
— Он назывался «ЮТ-88» и со светодиодным дисплеем скорее напоминал программируемый промышленный контроллер. Очень ограниченные средства ввода-вывода, клавиатура из пары десятков кнопок и все. На нем можно было, наверное, хорошо запрограммировать какой-нибудь модуль управления автоматическим освещением офиса. Он не был компьютером широкого применения, отставал даже от «Радио-86РК». Притом что в «РК» были применены очень спорные схемотехнические решения. Авторы его как к кресту прибили, лишив возможности малейшего движения. Можно было прибавить две–три микросхемы и сделать его гораздо более расширяемым без потери совместимости с существующей версией. Зачем это было сделано перед презентацией конструкции фактически всей стране посредством публикации в журнале «Радио» для меня до сих пор загадка.
Обложка спецномера «ЮТ Для умелых», посвящённого компьютеру «ЮТ-88»
Когда я научился программировать на ассемблере, практически сразу начал компьютер модернизировать. А поскольку сразу потерял совместимость, пришлось переписывать. При той восьмибитной технике это можно было сделать усилиями одного человека.
— Кроме микросхем с маминой работы, другие комплектующие вы где брали?
— Мама помогала с микросхемами общего применения, низкой и средней степени интеграции. Логические вентили, счетчики, триггеры, дешифраторы. Сам микропроцессор, БИСы периферии и память пришлось доставать на рынке, на толпе на Краснопутиловской. Я попал туда первый раз в 9-м классе как раз в период сборки своего РК.
Проект оформления магазина-салона «Электроника», пр. Гагарина, д. 12. Ленинград, 1971 год
Перекупщики еще толклись в магазине «Электроника» на Гагарина, 12 — внутри, в зале прямо. Там всегда было много народу. Официально фактически ничего нужного для сборки компьютера не продавалось, а то, что было, стоило нереальных денег. Вообще радиодетали в розничной сети в советское время были неоправданно дорогим. Какой-нибудь мощный транзистор для строчной развертки телевизора мог стоить, например, 15 рублей. Да, без него не заведется телевизор, но 15 рублей — огромная сумма. Потому что зарплата — от 120 до 180. Простые микросхемы 155-й серии (например, 155ЛА3) стоили, по-моему, копеек по 30. Посложнее (регистры, счетчики) — рубль–два. Процессоры я ни разу не видел в продаже, их цену не знаю даже. Но, насколько помню, у перекупщиков они стоили рублей по 40–50. Причем без гарантии, что работают.
Процессоры тогда делали по МОП-технологии (на полевых транзисторах), а это такая вещь с очень высоким (практически бесконечным) входным сопротивлением. В итоге, электрический заряд на теле человека, при простом касании пальцами выводов ИМС мог на раз-два вывести микросхему из строя. Сейчас входы ИМС на полевых транзисторах научились делать защищенными от статического электричества, а раньше такой защиты не было, и на всех этапах взаимодействия с ними человека нужно было применять сильные средства защиты от статики. Т. е. они поставлялись обернутыми в фольгу, паять нужно было специальным низковольтным паяльником с заземленным жалом и с заземляющим браслетом на руке.
На производстве монтажники носили специальные антистатические халаты, применялись заземленные монтажные столы с проводящим покрытием, а в помещениях поддерживалась повышенная влажность — очень много всего. Поэтому, когда спекулянт просто так достает процессор из кармана (даже в фольге от конфеты), нет никакой гарантии, что он не пробитый. В «Электронике» продавали кота в мешке.
В общем, я туда поездил. Там было дорого, очень маленький выбор и большое желание продавцов обуть школьника. Потому что человек знает, что у него есть какой-то процент неработающих микросхем, ему их надо куда-то деть, и он выбирает самую простую жертву для этого. Подарок для самого слабого.
— Как вообще выглядел процесс общения с перекупщиками?
— Как в «Иване Васильевиче», только не так гротескно. Кто-то держал в руках бумажку с названиями микросхем. Или нужно было догадаться по внешнему виду, что этот человек перекупщик и спросить: «Такое-то есть?» Он говорил, сколько стоит.
— Перекупщики выглядели как-то по-особенному?
— Нет, но походишь по залу, посмотришь, и все понятно становится. Это как вахтер в гостинице догадывался, что хочет войти не иностранец, а советский человек — интуиция.
— У них были какие-то отношения с работниками магазина?
— Не думаю. Они продавали то, что стырено с производства. Цены у них были ниже, чем в магазине, раза в два. Потому что розничная накрутка — совершенно бессовестная. Если собрать, например, цветной телевизор из деталей, купленных в магазине, он стоил бы не 700 рублей, а тысяч семь.
Всего магазинов «Юный техник» в Ленинграде было четыре. Самый первый, флагманский, находился в доме 55 по Краснопутиловской улице.
— А на Краснопутиловской вы как оказались?
— Не помню, кто мне про нее рассказал, но там все было гораздо более демократично. Такое ощущение, что перекупщики в «Электронике» — уже производная тех, что были на Краснопутиловской перед «Юным техником». Там цены были ниже, а выбор гораздо лучше. И тогда еще не было технологии аффинажа — я застал самый край эпохи, когда люди еще не гонялись за золотом, содержащимся в радиоэлементах. Изделия военной приемки и индустриальные тогда еще стоили примерно одинаково. Были промышленные и военные серии радиоэлементов — во вторых были золоченые ножки, золотые проволочки внутри, и выглядели они очень красиво.
Помню, что микросхемы военных и промышленных серий отличались буквенной маркировкой. И вот все военное было золоченое, а цены почти одинаковые. Потом на рынке появились торговцы с Кавказа, стали спрашивать «жЁлтое». К ним относились с пренебрежением, потому что на толпе, если не брать барыг, тусовались вполне нормальные люди, которым было жалко отдавать под нож по стоимости выплавки золота хорошую элементную базу. Но цены все равно поползли вверх, потому что желтое скупали оптом прямо у тех, кто выносил военную элементную базу с производств — и увеличение спроса закономерно привело к увеличению цены. То же ПЗУ с золотыми выводами за очень короткое время стало стоить уже не 10 рублей, а 20.
Микропроцессор в гражданском (сверху) и военном исполнении. За последними как раз и охотились искатели желтого
— Расскажите об атмосфере у «Юного техника».
— Это было интересно, конечно. Туча народу, на бумажках написаны позиции сотен элементов. Кто-то специализировался на аналоговой схемотехнике, кто-то на цифровой. У кого-то активные элементы, у кого-то пассивные. Растворы для травления плат, сверла. Практически все составляющие процесса изготовления радиоэлектронных устройств. Какие-то ножки, прокладки, гаечки, болтики — что касается механики. И так круглый год, каждые выходные.
— Страшно не было? Это ведь нелегальная история.
— Брать микросхемы на производстве — тоже не очень легально. Мне рассказывали, что в глубинке людей, которые собирали компьютеры, проверяли на то, где они взяли элементную базу. Потому что вне Москвы и Ленинграда вообще невозможно было ничего достать. Там не было магазина «Электроника», в котором хотя бы теоретически что-то можно было купить, а почтой микропроцессорная серия не поставлялась. Были какие-то каталоги рассылки радиодеталей, но это просто адовое какое-то старье — чтобы можно было в деревне починить телевизор «Рекорд». И вот говорили, что кого-то там прижимал ОБХСС. Но легального пути, как ни крути, все равно не было, и с моральной точки зрения меня это не волновало нисколько.
— Как происходил процесс покупки?
— Как на любом рынке. Обходишь несколько человек, смотришь среднюю цену, выбираешь. Иногда случался локальный дефицит. Не привезли, скажем, какой-нибудь регистр сдвиговый восьмиразрядный. Не украл человек 100 штук. А людям надо собирать синклеры, у кого-то уже бизнес зарождался. Рынок это просекал, и цена сразу взлетала вверх.
Мне было проще, я тогда не занимался закупками в бизнес-масштабах. Когда стал собирать и продавать АОНы, это уже была «Юнона» и 1991 год.
— До переезда на «Юнону» у толкучки еще была переходная версия.
— Да, от «Юного техника» она переместилась по диагонали через Краснопутиловскую за ж/д переезд. Там в поле все и тусовались. Это был рассвет синклеровской эпохи. Много было синклеристов с какими-то кассетами, программами, джойстиками. АОНы начинались тоже примерно тогда же. По-моему, первая их версия была 1990 года — на процессоре Z80. Популярная была штука, и снова на комплектацию рос спрос, а с ним и цены.
— У Z80 был советский аналог?
— Да, Т34. Его называли «танк». Почему-то на нем была маркировка Т34ВМ1 и «серп и молот». Не знаю, заводились ли синклеры на этом Т34 (АОНы на нем работали), потому что программно-то он был полностью совместим, но совместим ли на уровне выполнения команд потактно, неизвестно. Микрокод другой.
Тот самый «танк» — процессор Т34ВМ1
— Милиция на рынке появлялась?
— Как-то менты погнали народ, все не спеша побежали, я тоже побежал. Складывалось впечатление, что задачей было просто распылить толпу, попугать. Это как во время холодной войны — истребитель пролетел у границы чужих территориальных вод, сделал маневр – враг насторожился. Может, кого-нибудь и винтили, — я не видел. Но, скорее всего, продавцы откупались. Доказать спекуляцию, видимо, было очень сложно даже для продавцов — ну есть у тебя чемоданчик с деталями. Для тех, же кто покупал, вообще абсолютно безболезненная история. Я видел, что люди бегут куда-то, видел «бобик» вдалеке. Рассеивался вместе со всеми. Если что-то нужно было еще купить, ходил кругами и возвращался обратно.
— Помимо любителей электроники, на толпе еще кто-то тусовался? Меломаны, например?
— Мне кажется, у них свои тусовки были. Когда краснопутиловская толпа перенеслась за переезд, а потом на «Юнону», там уже чего только не продавали. Вещи какие-то, китайскую технику. Это уже был «рынок всего». А вот краснопутиловская толпа чисто электронной была.
Помню, как-то прямо в середине толпы появились наперсточники. Но радиолюбители — люди специфические. Чужаки не прижились — никто с ними не играл. Они пытались изобразить игровой ажиотаж — были у них и подставные игроки, но тех сразу по физиономии срисовывали.
— Продавцы покупателей обманывали?
— Бывало. Втюхают тебе что-нибудь дорогое, а оно не работает. Понятное дело, гарантии нет. Процессор проверить практически нереально. Разве что принести с собой аккумулятор автомобильный, от него подключить синклер и карманный телевизор. Может, такое и было. Проверка памяти — то, про что рассказывал в интервью Сергей Зонов — существовала. Помню, был такой блок, вставляешь в панель микросхему, нажимаешь кнопку — там через какое-то время либо красный, либо зеленый сигнал. Но мне рассказывали, что были люди с левыми приборами, которые всегда давали зеленый сигнал — имитаторы проверки.
Осциллограф. Журнал «Радио», № 9, 1987 год
Логические микросхемы никто не проверял. ТТЛ-серии устойчивые к статике были и дешевые, поэтому смысла не было. Правда, если ты запаял неисправную микросхему, это могло стать проблемой. Скажем, схема из 50 микросхем не заводятся, надо диагностировать, начинаешь смотреть осциллографом. Если между микросхемами есть связи, они мешают проверять – так как выход одной подается на вход другой и чтобы проверить эту другую надо рассечь дорожку. С двухслойными платами так и поступали. Рассекаешь дорожку — подаешь воздействие — смотришь. У тебя как бы вход освобождается. В многослойных платах это сделать невозможно. Ты не можешь рассечь дорожку во внутреннем слое.
Сдвоенная микросхема КР565РУЗ5
Если ты подозреваешь, что эта микросхема неисправна, ее нужно удалить из платы. Выпаивание — очень деструктивная операция. Даже если ты ее выкусил, надо ноги по одной вытащить и отверстие прочистить нагретой иглой, чтобы потом новую поставить — все ножки сразу. Для выпаивания есть специальные средства — накладочки такие. Но они тоже часто перегревают плату и повреждают ее. В общем, после первой выпайки контакты межслойные уже хуже. После второй плата становится кривой, нужно ставить шинки и прочее. Поэтому, например, многие собирали синклеры и РК в панельках. Но это тоже ненадежно, потому что хорошие импортные панели очень дорогие — для каждой микросхемы их не поставишь), а в советских панелях плохой контакт — и стоит плату слегка согнуть, ножки микросхем со скрипом выходят из панелек, и компьютер сбоит.
— Паяльник вы тоже на рынке купили?
— Паяльники было просто достать — их продавали в магазине. Начинал я с больших дубовых — 40 ватт, жало с шариковую ручку толщиной. Простые аналоговые штуки таким инструментом паять легко. Для микросхем шестиваттный паяльник мама, по-моему, с работы принесла. И на толпе хорошие паяльники продавались, в том числе, самодельные. Очень качественные. Несколько лет назад у меня такой паяльник съела собака. Им я работал лет 20, наверное. Тоненький, как шариковая ручка. Очень удобный был, с хорошим балансом в руке лежал — ни ручка, ни жало не перевешивали. Жало нагревательное, дальше — пластмассовая часть, карболитовая с бортиком, чтобы тепло не шло на руку. Исторический паяльник, в нем немереное количество жал сгорело. Я паял им очень тонкие вещи, и сжился с ним так, будто он был продолжением руки
— Канифоль легко было достать?
— Да, без проблем. Все, что относится к такому дубовому радиолюбительству, было доступно. Но для микросхем нужен был флюс — спиртовой раствор канифоли. Берешь спирт, который тоже надо было достать, кидаешь в него канифоль, у тебя получается спиртовой раствор. Припой нужен не ПОС-40, а ПОС-61 — низкотемпературный. Потому что ПОС-40 — им только ведра лудить или чайники. Нужен низкотемпературный припой, чтоб не перегреть, и в тонких прутках желательно. Миллиметр-два, вот такой. Ну и технология немного другая. Не канифолишь там что-то, а кисточкой смачиваешь жидким флюсом нужные места, припоя чуть-чуть. Когда соединение смочено правильно, обмазывать ничего паяльником не надо. Он набирает определенное количество припоя, ты просто касаешься соединения, и припой из-за силы поверхностного натяжения сам затекает куда нужно.
— В других городах вы на рынках бывали?
— На блошиных. Они все очень похожи друг на друга. В Москву за элементами не ездил, мне всего хватало здесь. Потом стало еще проще, когда появилась «Юнона» и торговля легализовалась. В Москве такая же толпа преобразовалась в огромный Митинский радиорынок. Там работают официальные поставщики высокого уровня, а фирмы заказывают любую честную комплектуху.
— То есть петербургский рынок сейчас не такой развитый?
— Да, он не вырос у нас, ушел в торговлю чем-то около, а поставщики работают отдельно, без привязки к месту. Я на «Юноне» лет 10 не был. Может, у кого-то там и есть представительство. Но при поиске в интернете я не вижу, что у людей с большим листом возможностей есть контейнер на «Юноне». А если смотреть московских, там очень часто «фирма такая-то, делаем то-то и то-то, а еще мы представлены в Митино». Торговая Москва как раз и интересна своими рядами. Они пошли по пути, который им исторически более близок.
